Антология суфийской поэзии

	РУМИ ИЗ "МАСНАВИ" Песня флейты Прислушайся к голосу флейты - о чем она плачет, скорбит? О горестях вечной разлуки, о горечи прошлых обид: "Когда с камышового поля был срезан мой ствол пастухом, Все стоны и слезы влюбленных слились и откликнулись в нем, К устам, искривленным страданьем, хочу я всегда припадать, Чтоб вечную жажду свиданья всем скорбным сердцам передать. В чужбине холодной и дальной, садясь у чужого огня, Тоскует изгнанник печальный и ждет возвращения дня. Звучит мой напев заунывный в собранье случайных гостей, Равно для беспечно-счастливых, равно и для грустных людей. Но кто бы - веселый иль грустный - напевам моим ни внимал, В мою сокровенную тайну доселе душой не вникал. Хоть тайна моя с моей песней, как тело с душою, слиты - Но не перейдет равнодушный ее заповедной черты. Пусть тело с душой нераздельно и жизнь их в союзе, но ты Души своей видеть не хочешь, живущий в оковах тщеты..." .............................................................................................................. Стон флейты - могучее пламя, не веянье легкой весны, И в ком не бушует то пламя - тому ее песни темны. Любовное пламя пылает в певучей ее глубине, Тот пыл, что кипит и играет в заветном, пунцовом вине. Со всяким утратившим друга лады этой флейты дружны, И яд в ней, и противоядье волшебно соединены. В ней песнь о стезе испытаний, о смерти от друга вдали, В ней повесть великих страданий Меджнуна и бедной Лейли. Приди, долгожданная, здравствуй, о сладость безумья любви! Верши свою долю и властвуй, в груди моей вечно живи! И если с устами любимой уста я, как флейта, солью, Я вылью в бесчисленных песнях всю жизнь и всю душу свою. ПРИТЧИ Придется ль мне до той поры дожить, Когда без притч смогу я говорить? Сорву ли непонимания печать, Чтоб истину открыто возглашать? Волною моря пена рождена, И пеной прикрывается волна. Так истина, как моря глубина, Под пеной притч порою не видна. Рассказ о воре-барабанщике Однажды темной ночью некий вор Подкапывался под чужой забор. Старик, что на соседней кровле спал, Услышав стук лопатки, с ложа встал. Окликнул вора: "Бог на помощь, брат! Ты что там делаешь, когда все спят? Скажи на милость мне - ты кто такой?" А вор: "Я барабанщик городской". "Я чем сейчас ты занят - знать хочу!" "Сам видишь - в барабан я колочу!" "Что ж грома барабана твоего Не слышно, плут?" - старик спросил его. А вор: "Настанет утро - и тогда Услышишь гром и вопли: "Ай, беда!" Спор грамматика с кормчим Однажды на корабль грамматик сел ученый, И кормчего спросил сей муж самовлюбленный: "Читал ты синтаксис?" - "Нет", - кормчий отвечал. "Полжизни жил ты зря!" - ученый муж сказал. Обижен тяжело был кормчий тот достойный, Но только промолчал и вид хранил спокойный. Тут ветер налетел, как горы, волны взрыл, И кормчий бледного грамматика спросил: "Учился плавать ты?" Тот в трепете великом Сказал: "Нет, о мудрец совета, добрый ликом!" "Увы, ученый муж! - промолвил мореход. - Ты зря потратил жизнь: корабль ко дну идет!" Рассказ о том, как продают лунное сияние, выдавая его за холст Иные преуспели ловкачи, Как холст, сбывая лунные лучи. Они глупцам сиянье отмеряют И, как за ткани, деньги огребают. На тот базар, где шум и суета, И мы пришли, чтобы купить холста. И призрачный нам отмеряют свет Взамен прожитых понапрасну лет. Так где же то, что куплено досель? И нет холста, и опустел кошель... Рассказ об отшельнике, который веселился в голодный год Один отшельник веселился в год, Когда случился страшный недород. Ему сказали: "Всякий мусульманин Стенает, слезы льет, и смех твой странен. От нас свой лик отворотил Аллах, И зной спалил созревшее в полях. А высохшие лозы винограда Напоминают нам картины ада. Нещадный зной на муки всех обрек, Как рыб, что выброшены на песок. Как не стенать о страждущих невинно, Все мусульмане - тело, что едино. Страдает тело все, когда больна Его какая-либо часть одна!" Сказал дервиш, что был душой безгрешен: "Куда ни погляжу, я всем утешен. На склонах злаки стебли тянут ввысь, В садах зеленых гроздья налились. И зной не жжет, теплом посевы грея. Пшеница в рост идет, сочней порея. Все это истинно, поскольку сам Я стебли рву и подношу к глазам. Вы ж отошли от Божьего закона, Неправедные слуги Фараона! И потому на вас нашла беда И стала кровью нильская вода. Идите ж следом за Мусой, чье слово Водою Нила кровь содеет снова!" В счастливый миг мы сидели с тобой - ты и я, Мы были два существа с душою одной - ты и я. Дерев полутень и пение птиц дарили бессмертием нас В то пору, как в сад мы спустились немой - ты и я. Восходят на небо звезды, чтоб нас озирать; Появимся мы им прекрасной луной - ты и я. Нас двух - уже нет, в восторге в тот миг мы слились, Вдали от молвы суеверной и злой - ты и я. И птицы небесные кровью любви изойдут Там, где мы в веселье ночною порой - ты и я. Но вот что чудесно: в тот миг, как мы были вдвоем - Мы были: в Ираке - один, в Хорасане - другой, - ты и я. Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас, Она бессмертна - а умрет лишь то, что видит глаз. Не жалуйся, что свет погас, не плачь, что звук затих: Исчезли вовсе не они, а отраженье их. А как же мы и наша суть? Едва лишь в мир придем, По лестнице метаморфоз свершаем свой подъем. Ты из эфира камнем стал, ты стал травой потом, Потом животным - тайна тайн в чередованье том! И вот теперь ты человек, ты знаньем наделен, Твой облик глина приняла, - о, как непрочен он! Ты станешь ангелом, пройдя недолгий путь земной, И ты сроднишься не с землей, а с горней вышиной. О правоверные, себя утратил я среди людей. Я чужд Христу, исламу чужд, не варвар и не иудей. Я четырех начал лишен, не подчинен движенью сфер, Мне чужды запад и восток, моря и горы - я ничей. Живу вне четырех стихий, не раб ни неба, ни земли, Я в нынешнем, я в прошлом дне - теку, меняясь, как ручей. Ни ад, ни рай, ни этот мир, ни мир нездешний - не мои, И мы с Адамам не в родстве - я не знавал эдемских дней. Нет имени моим чертам, вне места и пространства я, Ведь я - душа любой души, нет у меня души своей. Отринув двойственность, я вник в неразделимость двух миров, Лишь на нее взираю я, и говорю я лишь о ней. Но скорбь, раскаянье и стыд терзали бы всю жизнь меня, Когда б единый миг провел в разлуке с милою моей. Ты до беспамятства, о Шамс, вином и страстью опьянен, И в целом мире ничего нет опьянения нужней. Я - живописец. Образ твой творю я каждый миг! Мне кажется, что я в него до глубины проник. Я сотни обликов создал - и всем я душу дал, Но всех бросаю я в огонь, лишь твой увижу лик. О, кто же ты, краса моя: хмельное ли вино? Самум ли, против снов моих идущий напрямик? Душа тобой напоена, пропитана тобой, Пронизана, растворена и стала как двойник. И капля каждая в крови, гудящей о тебе, Ревнует к праху, что легко к стопам твоим приник. Вот тело бренное мое: лишь глина да вода... Но ты со мной - и я звеню, как сказочный родник! Паломник трудный путь вершит, к Каабе устремлен, Идет без устали, придет - и что же видит он? Тут камениста и суха бесплодная земля, И дом высокий из камней на ней сооружен. Паломник шел в далекий путь, чтоб Господа узреть, Он ищет Бога, но пред ним стоит как бы заслон. Идет кругом, обходит дом - всё попусту; но вдруг Он слышит голос изнутри, звучащий, словно звон: "Зачем не ищешь Бога там, где Он живет всегда? Зачем каменья свято чтишь, им отдаешь поклон? Обитель сердца - вот где цель, вот Истины дворец, Хвала вошедшему, где Бог один запечатлен". Хвала не спящим, словно Шамс, в обители своей И отвергающим, как он, паломничества сон. Вы, взыскующие Бога средь небесной синевы, Поиски оставьте эти, вы - есть Он, а Он - есть вы. Вы - посланники Господни, вы Пророка вознесли, Вы - закона дух и буква, веры твердь, ислама львы, Знаки Бога, по которым вышивает вкривь и вкось Богослов, не понимая суть божественной канвы. Вы в источнике бессмертья, тленье не коснется вас, Вы циновка Всеблагого, трон Аллаха средь травы. Для чего искать вам то, что не терялось никогда? На себя взгляните - вот вы, от подошв до головы. Если вы хотите Бога увидать глаза в глаза - С зеркала души смахните муть смиренья, пыль молвы. И тогда, Руми подобно, истиною озарясь, В зеркале себя узрите, ведь Всевышний - это вы. О вы, рабы прелестных жен! Я уж давно влюблен! В любовный сон я погружен. Я уж давно влюблен. Еще курилось бытие, еще слагался мир, А я, друзья, уж был влюблен! Я уж давно влюблен. Семь тысяч лет из года в год лепили облик мой - И вот я ими закален: я уж давно влюблен. Едва спросил Аллах людей: "Не ваш ли я Господь?" - Я вмиг постиг Его закон! Я уж давно влюблен. О ангелы, на раменах держащие миры, Вздымайте ввысь познанья трон! Я уж давно влюблен. Скажите Солнцу моему: "Руми пришел в Табриз! Руми любовью опален!" Я уж давно влюблен. Но кто же тот, кого зову "Тебризским Солнцем" я? Не светоч истины ли он? Я уж давно влюблен. Ты к возлюбленной стремишься? Будь же сам с собой жесток: Для свечи души и тела не жалеет мотылек. Был бы вечности причастен, Богом был бы, если б ты Отказался от богатства, стать рабом смиренным смог. Только истиной любуйся, говори лишь о любви, Хвастай четками безумья, взвейся, как хмельной клинок. Что за польза в промедленье, если с миром ты одно! Путь у нас с тобой совместный - так идем же в погребок! Страсть - вино и виночерпий, в ней начала и концы, Сказано о чистых сердцем: "Напоил их сам Пророк". Знай, одна лишь ночь свиданья стоит жизни вечной всей; Песня же Руми об этом - клад, закопанный в песок. Всему, что зрим, прообраз есть, основа есть вне нас, Она бессмертна - а умрет лишь то, что видит глаз. Не жалуйся, что свет погас, не плачь, что звук затих: Исчезли вовсе не они, а отраженье их. А как же мы и наша суть? Едва лишь в мир придем, По лестнице метаморфоз свершаем свой подъем. Ты из эфира камнем стал, ты стал травой потом, Потом животным - тайна тайн в чередованье том! И вот теперь ты человек, ты знаньем наделен, Твой облик глина приняла, - о, как непрочен он! Ты станешь ангелом, пройдя недолгий путь земной, И ты сроднишься не с землей, а с горней вышиной. О Шамс, в пучину погрузись, от высей откажись - И в малой капле повтори морей бескрайних жизнь. Что Кааба для мусульман, то для тебя душа. Свершай вкруг этой Каабы обход свой не спеша. Паломничество совершать нам заповедал Бог, Чтоб душу правде обрекли, чтоб жили не греша. Так откажись от серебра - лишь сердцем обладай: Душа святая и в гробу пребудет хороша. Сто раз ты можешь обойти вкруг черной Каабы, Но что же в этом, если ты бесстрастней палаша? Превыше неба самого я сердце возношу, Которое считаешь ты тростинкой камыша. Оно велико, ибо сам великий в нем живет - И оттого-то стук его ты слушай не дыша. Прислушайся же к тем стихам, что вписаны в Коран: "Небес бы я не сотворил, когда б не ты, душа!" *
	ХАФИЗ Эй, проповедник, прочь поди! Мне надоел твой нудный крик. Я сердце потерял в пути. А ты что потерял, старик? Среди всего, что сотворил из ничего Творец миров, Мгновенье есть; в чем суть его - никто доселе не постиг. Все наставленья мудрецов - лишь ветер у меня в ушах, Пока томят, влекут меня уста, как сахарный тростник. Не сменит улицу Твою дервиш на восемь райских кущ, Освобожден от двух миров - своей любовью он велик. Хоть опьянением любви я изнурен и сокрушен, Но в гибели моей самой высокий строй души возник. В несправедливости ее, в насилии не обвиняй! Скажи: то милости поток и справедливости родник! Уйди, Хафиз, и не хитри! И сказок мне не говори! Я прежде много их слыхал и много вычитал из книг. Ты, чье сердце - гранит, чьих ушей серебро - колдовское литье. Унесла ты мой ум, унесла мой покой и терпенье мое! Шаловливая пери, тюрчанка в атласной каба, Ты, чей облик - луна, чье дыханье - порыв, чей язык - лезвиё! От любимого горя, от страсти любовной к тебе Вечно я клокочу, как клокочет в котле огневое питье. Должен я, что каба, всю тебя обхватить и обнять, Должен я хоть на миг стать рубашкой твоей, чтоб вкусить забытье. Пусть сгниют мои кости, укрыты холодной землей, - Вечным жаром любви одолею я смерть, удержу бытие. Жизнь и веру мою, жизнь и верую мою унесли Грудь и плечи ее, грудь и плечи ее, грудь и плечи ее! Только в сладких устах, только в сладких устах, о Хафиз, - Исцеленье твое, исцеленье твое, исцеленье твое! Не откажусь любить красавиц и пить вино, и пить вино! Я больше каяться не буду, что б ни было, - мне все равно! Прах у порога луноликой мне райских цветников милей, Всех гурий за него отдам я и все чертоги заодно! Как надоели мне намеки, увещеванья мудрецов, Я не хочу иносказаний - ведь их значенье так темно! Нет, не пойму я, что творится с моей беспутной головой, Покуда в кабаке не станет кружиться быстро и хмельно. Советчик мне сказал с укором: "Ступай, от страсти откажись". Нет, братец, буду страсти верен: подруге предан я давно. Того довольно, что в мечети не стану девушек ласкать, А большей набожности, право, мне, вольнодумцу, не дано! К наставнику виноторговцев я всей душой стремлюсь, Хафиз, Его порогу поклоняться, - я твердо знаю, - не грешно. Вчера из мечети вышел наш шейх - и попал в погребок. Друзья мои, суфии! Нам-то какой же в этом урок? Лицом повернуться ль к Каабе нам, мюридам простым, Когда наш почтенный учитель прямо глядит в кабачок? Давайте станем жильцами трущобы магов и мы, - Тот в день предвечный решили. Таков уж, видно, наш рок! Узнать бы мудрым, как сладко сердцу в оковах кудрей, - За теми цепями в погоне безумцы сбились бы с ног. Едва лишь сердцу в добычу попался душевный покой, Ты кольца кудрей распустила, и он ускользнул под шумок._ Раскрыл мне твой лик благодатный, как милости чудо понять, И вот - кроме "благо" и "милость" - в Писанье не вижу я строк. Из камня пускай твое сердце - неужто не вспыхнет оно Огнем пепелящим стенаний, в которых мой сон изнемог. Кудрей твоих ветер коснулся, и мир почернел предо мной - Вот прибыль одна, что из мрака кудрей я любимых извлек! Стрелою стенаний пронзаю я небо - замолкни, Хафиз! Щади свою бедную душу: убьет тебя этот стрелок! Пусть вечно с сердцем дружит рок, - и большего не надо. Повей, ширазский ветерок, - и большего не надо! Дервиш, вовек не покидай своей любви обитель. Есть в келье тихий уголок? И большего не надо! Ты к продавцу вина приди, явись к его святыням, Чтоб скорбь из сердца он извлек, - и большего не надо! Почетно на скамье сидеть и пить из полной чаши: Так станешь знатным в краткий срок, - и большего не надо! Кувшин багряного вина, кумир луноподобный, - Иное не идет нам впрок, - и большего не надо! Бразды желаний вручены невежественным людям, Твой грех, что ты - наук знаток, - и большего не надо! Любимой давней верен будь, привязан будь к отчизне, Далеких не ищи дорог, - и большего не надо! Не радуйся, что все вокруг тебе хвалу возносят: Пусть Бог к тебе не будет строг, - и большего не надо! Хафиз, в моленьях нет нужды: молитва страстной ночи, Да сладкий утренний урок, - и большего не надо! Где правоверных путь, где нечестивых путь? О, где же? Где на один вступить, с другого где свернуть? О, где же? Как сравниваешь ты дом праведных и дом беспутных? Где лишь в молитвах суть, где только в лютнях суть? О, где же? Постыла келья мне, и лицемерье рясы - также. Где магов тайный храм? Где мне к вину прильнуть? О, где же? Всё вспоминаю дни, когда с тобою был я рядом. Где ревность, где слова, лукавые чуть-чуть? О, где же? Прах у твоих дверей к глазам своим прижму - О, сладость! Где жить мне без тебя, где свой огонь задуть? О, где же? Хафиз, тебе не даст ни мира, ни услад покоя. Где он найдет покой, свою утешит грудь? О, где же? Я отшельник. До игрищ и зрелищ здесь дела нет мне. До вселенной всей, если Твой переулок есть, дела нет мне. Эй душа! Ты меня бы спросила хоть раз, что мне нужно! До того ж, как до райских дверей мне добресть, дела нет мне. Падишах красоты! Вот я - нищий, дервиш, погорелец... До понятий: достаток, достоинство, честь дела нет мне. Просьба дерзкая есть у меня: до всего же другого, Коль пред Богом ее не могу произнесть, дела нет мне. Нашей крови ты хочешь. Ты нас предаешь разграбленью. До пожитков убогих - куда их унесть - дела нет мне. Разум друга - как чаша Джамшида, что мир отразила. И дошла до тебя или нет эта весть - дела нет мне. Благодарен я жемчуголову. Пусть море полудня Эту отмель песками решило заместь - дела нет мне. Прочь, хулитель! Со мною друзья! До того, что решился, Сговорившись с врагами, меня ты известь, - дела нет мне. Я влюбленный дервиш. Коль султанша меня не забыла, До молитв, до того, как их к небу вознесть, - дела нет мне. Я Хафиз. Моя доблесть - со мной. До клевет и наветов, Что сплетает презренная зависть и месть, дела нет мне. О суфий, розу ты сорви, дай в рубище шипам вонзиться! Снеси ты набожность в кабак, - не стоит с показной возиться! Безумным бредням, болтовне ты предпочти напевы чанга, Ты четки отнеси в заклад - и заживи, как винопийца! Твои молитвы и посты отвергли кравчий и подруга, Так лучше восхвали весну, хотя она и озорница! Смотри, владычица сердец, я разорен вином багряным, Но ради родинки твоей готова кровь моя пролиться! О Боже! В дни цветенья роз прости рабу его проступки, - Пусть радуется кипарис и весело ручей струится! О Ты, чей путь меня привел к желанной влаге высшей цели, - Хотя бы каплей должен ты со мной, ничтожным, поделиться! За то, что никогда глаза не видели красу кумиров, Да будет мне теперь дана от Божьей милости частица! Когда подруге поутру нальешь вино, скажи ей, кравчий: "Хафизу чашу подари, - всю ночь не спал он, чаровница!" Хмельная, опьяненная, луной озарена, В шелках полурасстегнутых и с чашею вина Лихой задор в глазах ее, тоска в изгибе губ, Хохочущая, шумная, пришла ко мне она. Пришла и села, милая, у ложа моего: "Ты спишь, о мой возлюбленный? Взгляни-ка: я пьяна!" Да будет век отвергнутым самой любвоью тот, Кто этот кубок пенистый не осушит до дна. Поди же прочь, о трезвенник, вина не отбирай! Ведь Гоподом иная нам отрада не дана. Всё то, что в кубки легкие судьбою налито, Мы выпили до капельки, до призрачного сна! Нектар ли то божественный? Простой ли ручеек, В котором безысходная тоска разведена? Об этом ты не спрашивай, о мудрый мой Хафиз: Вино да косы женские - вот мира глубина. Дам тюрчанке из Шираза Самарканд, а если надо - Бухару! А в благодарность жажду родинки и взгляда. Дай вина! До дна! О кравчий! Ведь в раю уже не будет Мусаллы садов роскошных и потоков Рокнабада. Из сердец умчал терпенье - так с добычей мчатся турки - Рой причудниц, тот, с которым больше нет ширазцу слада. В нашем жалком восхищенье красоте твоей нет нужды. Красоту ль твою украсят мушки, краски иль помада? Красота Юсуфа, знаю, в Зулейхе зажгла желанья, И была завесы скромной ею сорвана преграда. Горькой речью я утешен, - да простит тебя Создатель! - Ведь в устах у сладкоустой речь несладкая - услада. Слушай, жизнь моя, советы: ведь для юношей счастливых Речи о дороге жизни - вразумленье, не досада. О вине тверди, о пляске - тайну вечности ж не трогай: Мудрецам не поддается эта темная шарада. Нанизав газели жемчуг, прочитай ее, - и небом В дар тебе, Хафиз, зажжется звезд полуночных плеяда. Кому удел не тлетворный в тлетворных столетьях дан? Что прочно? - Ладья газелей. Что вечно? - Пьянящий жбан. Возьми же вина в дорогу, - ведь жизнь не сравнишь ни с чем. Путь к раю подобен чаще, и мало на нем полян. Один ли познал я тленность? - ученый, что знает мир, Постиг и свое бессилье, и знаний вечный изъян. Взгляни же премудрым оком на мудрый, бегущий мир: Весь мир, все дела мирские, все смуты его - обман. Достигнуть встречи с тобою мечтала душа моя, Но смерть на дорогах жизни - грабитель и злой буян. Всем ведомо: знак, что роком начертан на смертном лбу, Не смоешь ничем, о смертный, с челом он твоим слиян. Все зданья падут, разрушась, и травы на них взрастут, - Лишь зданье любви нетленно, на нем не взрастет бурьян. Прохожие люди трезвым не встретят меня вовек! О вечность! Хмельная чаша! Хафиз этой чашей пьян. Те, кто взглядом и прах в эликсир превратят, Хоть однажды на жизнь эту бросят ли взгляд? Утаю от врачей мои скорби. Быть может, За чертой бытия мой недуг исцелят. Мой кумир не снимает с лица покрывала, Что же столько о нем небылиц говорят? И гуляка и постник равны перед Богом. Лучше в добрых делах ты найди тарикат. Я - отступник любви, устремленный к познанью, Стал мужам просветленным поистине брат. Смутно там - за завесой. Когда же завеса Упадет, что увидим? Что нам возгласят? Плачут, внемля мне камни, и круг прозорливых Слушать повести сердца поистине рад. Пей вино! Даже сотня грехов твоих скрытых Благочестия ложного лучше в сто крат. Я боюсь, что завистники платье Юсуфа Разорвут, чистоту клеветой омрачат. Пусть в руинах окраин пред лавкою винной Толпы рэндов вершат винопитья обряд. Буду втайне скорбеть, ибо чистые сердцем О несчастье и счастье своем не кричат. Пей, Хафиз! Ты едва ль удостоишься встречи... Ведь султанши на жалких бродяг не глядят! Страсть бесконечна; страстным дорогам нет пресеченья, нет! "Души отдайте!" - страстным другого нет назначенья, нет! Миг зарожденья сладостной страсти - благожеланный миг. В деле отрадном ждать ли гаданья, предвозвещенья? Нет! Нас не страши ты разумом властным, нам подливай вина! К нам не причастен стражи начальник, нам запрещенья нет! Глянуть на лик, схожий с месяцем юным, может лишь чистый взор, В ликах других подобного блеска и обольщенья нет. Сердце Хафиза в горести страждет: сердце твое - гранит. Сколько ни плакал, сколько ни звал я, - нет мне прощенья, нет!
	СААДИ Не нужна нерадивому древняя книга познанья, Одержимый не может вести по пути послушанья. Пусть ты воду с огнем - заклинания силой сольешь, Но любовь и терпенье - немыслимое сочетанье. Польза глаз только в том, чтобы видеть возлюбленной лик. Жалок зрячий слепец, что не видит кумира сиянье. Что влюбленному хохот врагов и упреки друзей? Он тоскует о дальней подруге, он жаждет свиданья. Мил мне светлый весенний пушок этих юных ланит, Но не так, как онагру весенней травы колыханье. В некий день ты пришла и разграбила сердце мое, Потерял я терпенье, тоска мне стесняет дыханье. Наблюдай всей душою кумира приход и уход. Как движенье планет, как луны молодой нарастанье. Не уйдет, коль прогонишь, - уйдя, возвратится она. В этом вечном кругу непостижном - ее обитанье. Не прибавишь ни слова ты в книге печали моей. Суть одна в ней: твоя красота и мое пониманье. Саади! О, как долго не бьет в эту ночь барабан! Иль навек эта ночь? Или это - любви испытанье?
	ДЖАМИ Суфий, всё, что есть в молельне, заложи, купи вина! Что упущено измладу, возместить спеши сполна! Опьянен любовным хмелем, в честь пурпурных лалов - губ, Я напитком цвета лала напиваюсь допьяна. Страстью к юным похваляться седовласому - грешно: Седину вином окрасишь, - станет розой седина! Я стяжал дурную славу, опозорен, изгнан я. Сторонись меня, святоша, коль молва тебе страшна! Сын мой, что нам совершенство! У влюбленных расспроси, В совершенстве ли - блаженство, какова ему цена?! Жизни смысл - един от века, форм ее вовек не счесть, Изменяет облик пена, неизменна глубина. О Джами, твори молитву, обернувшись к кабаку: Счастье даст тебе не Мекка, а другая сторона. Ты дружбы не води с тем, кто глупей тебя. Достойнейшим всегда внимай, благоговея. Но и не докучай тем, кто мудрей тебя, И мудрый хочет быть с тем, кто его мудрее.
	ИБН АЛЬ-ФАРИД Касыда вина Прославляя любовь, мы испили вина, Нам его поднесла молодая Луна. Мы пьяны им давно. С незапамятных лет Пьем из кубка Луны заструившийся свет. И дрожащий огонь разведя синевой, Месяц ходит меж звезд, как фиал круговой. О вино, что древнее, чем сам виноград! Нас зовет его блеск, нас манит аромат! Только брызги одни может видеть наш глаз, А напиток сокрыт где-то в сердце у нас. Уши могут вместить только имя одно, Но само это имя пьянит, как вино. Даже взгляд на кувшин, на клеймо и печать Может тайной живой, как вином, опьянять. Если б кто-нибудь мертвых вином окропил, То живыми бы встали они из могил; А больные, отведавши винной струи, Позабыли б всю боль, все недуги свои. И немые о вкусе его говорят, И доплывший с востока его аромат Различит даже путник, лишенный чутья, Занесенный судьбою в иные края. И уже не заблудится тот никогда, В чьей ладони фиал, как в потемках звезда. И глаза у слепого разверзнутся вдруг, И глухой различит еле льющийся звук, Если только во тьме перед ним просверкал, Если тайно блеснул этот полный фиал. Пусть змеею ужален в пути пилигрим - До хранилищ вина он дойдет невредим. И, на лбу бесноватым чертя письмена, Исцеляют их дух возлияньем вина. А когда знак вина на знаменах войны, - Сотни душ - как одна, сотни тысяч пьяны. О вино, что смягчает неистовый нрав, Вспышку гнева залив, вспышку зла обуздав! О вино, что способно весь жизненный путь Во мгновенье одно, озарив, повернуть - Влить решимость в умы и величье в сердца, Вдохновенным и мудрым вдруг сделать глупца! "В чем природа вина?" - раз спросили меня. Что же, слушайте все: это свет без огня; Это взгляд без очей и дыханье без уст; Полный жизни простор, что таинственно пуст; То, что было до всех и пребудет всегда; В нем прозрачность воды, но оно не вода; Это суть без покрова, что лишь для умов, Неспособных постичь, надевает покров. О Создатель всех форм, что, как ветер сквозной, Сквозь все формы течет, не застыв ни в одной, - Ты, с кем мой от любви обезумевший дух Жаждет слиться! Да будет одно вместо двух! Пращур мой - этот сок, а Адам был потом, Моя мать - эта гроздь с золотистым листом. Тело - наш виноградник, а дух в нас - вино, Породнившее всех, в сотнях тысяч - одно. Без начала струя, без конца, без потерь, - Что есть "после", что "до" в бесконечном "теперь"? Восхваленье само есть награда наград, И стихи о вине, как вино, нас пьянят. Кто не пил, пусть глядит, как пьянеет другой, В предвкушении благ полон вестью благой. Мне сказали, что пьют только грешники. Нет! Грешник тот, кто не пьет этот льющийся свет. И скиталец святой, и безгрешный монах, Опьянев от него, распростерлись во прах. Ну, а я охмелел до начала всех дней И останусь хмельным даже в смерти своей. Вот вино! Пей его! Если хочешь, смешай С поцелуем любви, - пусть течет через край! Пей и пой, не теряя священных минут, Ведь вино и забота друг друга бегут. Охмелевший от жизни поймет, что судьба - Не хозяйка его, а всего лишь раба. Трезвый вовсе не жил - смысл вселенский протек Мимо губ у того, кто напиться не мог. Пусть оплачет себя обнесенный вином - Он остался без доли на пире земном.
	ИБН АЛЬ-АРАБИ В обители святой, в просторах Зу-Салама, В бессчетных обликах изваяна газель. Я вижу сонмы звезд, служу во многих храмах И сторожу луга бесчисленных земель. Я древний звездочет, пастух степей, я - инок. И всех троих люблю, и все они - одно. О, не хули меня, мой друг, перед Единой, Которой все и всех вместить в себя дано. У солнца блеск ее, и стройность у газели, У мраморных богинь - белеющая грудь. Ее одежду взяв, луга зазеленели И пестрые лучи смогли в лучах сверкнуть. Весна - дыханье Той, невидимо великой, А проблеск молний - свет единственного лика.
	НУРБАХШ Услышь флейтиста. Внимая звукам таинства любви, Рожденным флейтой тростниковой, Услышь флейтиста, и поведают они Историю любви прекрасной и суровой. Рассказ флейтиста – песня тростника. Oна пьянит, взывает к страсти нежно, В ней растворяются пространства и века Безумства и позора, веры и надежды. Рождает музыку дыхание флейтиста И вторит трепетно ему тростник, Он вдохновлен величием артиста И только потому становится велик. Флейтист ведет мелодию упрямо, Он возвращает всё к истоку вспять. Звучат призывно форте, властно пьяно, Чтоб в стонах тростника Творца понять... Тростник без музыканта пуст и ординарен, И вой его назойлив и бездарен. * * * Высокой музыки божественный язык Лишь сердце наше различает. Ты сердцем слушай, что поёт тростник, И песнею своей тебе напоминает. Он молвит: "Я лишь инструмент В руках Творца – великого артиста, И в том моей заслуги личной нет, Что я звучу так искренно и чисто. Напевы сладкие Ему принадлежат, Он в каждом явлен ритме и нюансе. Не может быть меж нами дележа За место в нашем творческом альянсе. Я был безлистным, слабым тростником Никчемным, неудачным, одиноким, Забытым Богом полым сорняком, И чужды были мне и тайны, и намёки. Отвергнув разум, сердце потеряв, Я отделил себя от самости бездушной И осознал, что я лишь матерьял, В руках Того, кому я стал послушным. Себя Ему вручив, я выучил урок Любви. Исполненный терпенья, Я верил, что меня отметит Бог И дыры прожигал в себе без сожаленья. Пронзал семь раз меня безжалостный огонь. И каждый раз я чувствовал – конец. Как вдруг божественные пальцы и ладонь Коснулись ран моих – отверстий и колец. Творца я распознал в прикосновенье губ, Его дыханье стало моим стоном. Неразмыкаемый распался жизни круг, Исчезли боль, сомненья и препоны. Теперь Любовь мой культ, обряд и вера Друзья мои – влюбленные в Творца. Я воле следую Его, Его примеру, Дыханию Его я предан до конца". * * * "Лишает музыка покоя Всех тех, кто следует Пути. С её мелодией простою Им легче трудности пройти. Возрадуется павший духом, И чьё-то сердце оживёт, И внутренним духовным слухом Со мною вместе запоет. Мои секреты всем открыты И если ты познаешь их, Дыханья наши станут слиты, Как в песне музыка и стих". * * * "Исполнись радости и света, Услышав флейты ворожбу. Любви знакомая примета Настигла вновь – я весь дрожу, Как обезумевший влюбленный, Я Бога губ тяну нектар, Его дыханьем опьяненный Рождаю музыки пожар. Сгорают в нем желанья, беды, И всё, к чему я так привык, И пораженья, и победы, Чтоб обрести свободы миг". * * * "Кто я такой без Божьего дыханья, Без флейты Бога и без музыки Его? Пустой тростник – никчемное созданье, И в срок уйду в ничто из ничего. Забыв себя и растворившись в Нем, Вином я чистым стал в Его бокале. Мелодия моя пронизана огнём Интимной близости к Нему. Печали Исчезли навсегда, уныние зыбыто, Я больше о разлуке не твержу, Все существо моё для Господа открыто, В любви я слился с Ним и губ не отвожу. Приемлю всё как благодать, о Боже! И то, что жалит – исцеляет нас. Реальность больше не обман, и с дрожью Я понял вдруг: я – Бога глас. Как тот игрок, поставив всё на карту, Я проиграл небытие и бытие, Отдался страстному духовному азарту, И вот остался с Богом я наедине. А Он коснулся флейты и флейтиста. Он – чаша, Виночерпий и вино. И сотня повестей в груди моей теснится, И тайну высказать в мелодии дано. Поёт тростник историю любви, В ней путь и метод духопостиженья. Себя ты этой песней опьяни, И в Боге растворись без сожаленья". * * * К чему бубнить нелепые вопросы, Беседы праздные, дискуссии вести? Не лучше ль, суфии, вам просто От слов бесплодных к делу перейти? Себя опустошить от самости ненужной, Существованья сбросить тягостный покров, Забыть о "я и ты". Служить Любви послушно, И, как тростник, Её услышать зов. Стать флейтою, поющей про влюбленность В руках у Господа. С Ним слиться ночи, дни... Наш метод древний – жар и опьяненность, Религия – Любовь и практика Любви. Закон Любви Закон Любви и прост, и краток - Она бежит тирады многосложной. Сужденья разума поверхностны и ложны, Не в силах он решить Любви загадок. Любовь соединяет Бытиё, Влечет несовершенство к совершенству, И если ты способен на блаженство, Воистину достоин ты Её. Уйди в Любовь как в Океан бездонный, Покинув берега, сожги мосты. Но, если вдруг назад захочешь ты, Не лги себе – ты не влюбленный. Забудь себя, отдайся страсти трезво, И пусть экстаз ведет тебя в Пути. Возлюбленную жаждешь ты найти? Смотри – уже достиг ты места! Свет единенья ослепляет взгляд - Не различить ни образы, ни формы, Но для влюбленного – все норма, Он быть с Возлюбленною рад. Вино Любви пьянит и горячит, Для нас, гуляк, оно – забвенье. Жизнь без вина – бессмысленность и тленье, Нурбахш, налей еще! Душа горит!
	ПРИЛОЖЕНИЯ: Н. ГУМИЛЕВ Пьяный дервиш Соловьи на кипарисах и над озером луна. Камень черный, камень белый, много выпил я вина. Мне сейчас бутылка пела громче сердца моего: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!" Виночерпия взлюбил я не сегодня, не вчера. Не вчера и не сегодня пьяный с самого утра. И хожу и похваляюсь, что узнал я торжество: Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его! Я бродяга и трущобник, непутевый человек. Всё, чему я научился, всё забыл теперь навек Ради розовой усмешки и напева одного: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!" Вот иду я по могилам, где лежат мои друзья. О любви спросить у мертвых неужели мне нельзя? И кричит из ямы череп тайну гроба своего: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!" Над луною всколыхнулись в дымном озере струи. На высоких кипарисах замолчали соловьи. Лишь один запел так громко, тот, не певший ничего: "Мир лишь луч от лика друга, всё иное - тень его!" "Мир лишь луч от лика друга..." - эта фраза представляет из себя практически дословный перевод рефрена одного из стихотворений Шаха Ниматуллы.
	И.В.ГЕТЕ Западно-Восточный диван Блаженное томление Скрыть от всех! Поднимут травлю! Только мудрым тайну вверьте: Все живое я прославлю, Что стремится в пламень смерти. В смутном сумраке любовном, В час влечений, в час зачатья, При свечи сиянье ровном Стал загадку различать я: Ты - не пленник зла ночного! И тебя томит желанье Вознестись из мрака снова К свету высшего слиянья. Дух окрепнет, крылья прянут, Путь не труден, не далек, И уже, огнем притянут, Ты сгораешь, мотылек. И доколь ты не поймешь: Смерть для жизни новой, Хмурым гостем ты живешь На земле суровой. (Пер.Н.Н.Вильмонта) *** * *** В тысяче форм ты можешь притаиться, - Я, Вселюбимая, прозрю тебя; Иль под волшебным покрывалом скрыться, - О Вездесущая, прозрю тебя. В чистейшем юном росте кипариса, Вседивновзросшая, прозрю тебя; Живой волной канала заструишься, - Вселасковая, в ней прозрю тебя. Фонтан ли ввысь возносится, красуясь, - Всерезвая, и в нем я зрю тебя; Меняет образ облак, образуясь, - Всеразноликая, я зрю тебя. Ковер лугов, и он тебе порукой, Всепестрозвездная, в нем зрю тебя; И если вьется плющ тысячерукий, - О Всесвязующая, зрю тебя. Лишь над горами утро загорится, - Вседобрая, приветствую тебя; Коль небо чисто надо мной круглится, - Всесердцеширящая, пью тебя. Весь опыт чувств, и внутренних и внешних, О Всеучительная, - чрез тебя; Аллаху дам ли сто имен нездешних, Звучит за каждым имя - для тебя. (пер. С.В. Шервинского)